Со старым дедом Степаном у меня сложились очень странные отношения: я бы сказал - соревнование, где "призы" были неравнозначные. С моей, пацанской стороны, приз означал - влезть к деду в садок и "снять пробу" с яблонь и слив; приз деда был строго противоположным - поймать шкета и отхлестать его крапивой, росшей тут же у забора. В своей самоуверенной убежденности, что я хитрее деда, потерпел неудачу и довольно постыдную: попросту был отхвостан крапивой. Был случай, когда дед заполнил мои штаны полностью крапивой и злорадно смотрел, как я, мелко семеня ногами, двигался к своему двору по соседству.
Но однажды, быстро сложив 2 и 2, пока дед сидел в окошке в засаде, я поднялся по двери на крышу коридора, затем- на крышу барака и -(оп-па !) спокойно нарвал большущих слив, а позже и лещины. И, демонстративно !, у деда во дворе (ну, не наглец ли?) ел сливы и стрелял косточками деду в огород! Дед Степан долго ходил по огороду, выискивая мой новый лаз. Но не нашел и итогом явилось снятие дедом подцепленной по забору колючей проволоки. Как говорится - победа за явным преимуществом! - и я торжествовал! Дед Степан - сдался!.
Баба Вера была старушкой полненькой, шустрой, повязывала головной платок таким хитрым и непостижимым способом, что голова ее казалась цилиндрической. Она знала о грибах практически все и вся, особенно поражали детское воображение экзотические, о вкусовых качествах которых, баба Вера рассказывала, закатывая глаза. Она знала, что я тогда начал "шастать" по лесу и просила приносить ей разные грибы, что я и делал. Бабка подробно объясняла все об этих грибах и я ей очень благодарен за это обучение: пользуюсь ее знаниями до сих пор, и жив пока..
Ведь для пацана все грибы делились на 2 класса: съедобные и "волчьи" - ядовитые, а бабкин экскурс в неведомый мир грибов был для меня таинственным и экзотичным. Однажды принес один вонючий-вонючий гриб, долго руки воняли - не мог отмыть, так баба Вера была на 7 м небе от счастья, вроде я ей букет цветов подарил. И долго рассказывала о лечебных свойствах этой вонючки, оказалось - это гриб веселка и она правильно все описала его свойства.
Эти старые и добрые сердцем, душевные люди остались в памяти моими первыми учителями и наставниками.
Батя с мамой жили, не скажу, что душа в душу: для пацана тех лет - это китайская грамота, но без раздоров, без крупных скандалов, но разногласия были и это правда, как правда и то, что поводом постоянно был я - как меня наказывать за очередную провинность. Но мама, мудрая женщина, где уговорами, где "давила на психику", но почти всегда брала верх и, тем самым, не раз спасала мою жопу.
Батя работал в начале на сплаве леса, потом - уже на берегу, вытаскивая бревна конями на берег по лягарам, а, впоследствии - на складе готовой продукции, "у Цвани". Тогда случился у меня великий праздник: батя лишился своего главного орудия воспитания - широкого офицерского ремня (кожаного). При погрузке вагона он повесил ремень в вагоне, где его успешно завалили досками! Душа моя пела, а задница плясала - праздник!! Но, видимо, я недооценил батиного знания истории экзекуций и скоро в этом убедился. А дело обстояло так. На новоселье купил батя новые ходики, с мордой наглого кота, который зыркал глазами сюда - туда. Куда я не пойду в этой огромной квартире, ходики своим громким тиканьем, везде меня доставали! Про себя я негодовал: кому нужны эти ходики, если на заводе давали два длинных гудка. Первый - за 30 минут, а второй - за 5 минут до начала смены: это повелось еще с войны, когда за опоздание на работу могли посадить в тюрьму.
Батя с треском передвигал тяжелые гири и выставлял стрелки по пиканью в радио. И вот эти ходики нагло тикали, а когда я подходил - еще и глазки мне строили! Я отойду в сторонку - они смотрят туда же, выглядываю в щелку из-за ширмы на кухне - они мне – зырк - зырк! Когда родители ушли на работу, я взял табуретку, придвинул к стене и , взгромоздившись, ткнул пальцем в глаз коту! И ходики - ОСТАНОВИЛИСЬ ! Ура - сработало! Я ходил по дому героем - знай наших!. Но когда мимо пошли люди с работы (рудницкие), что-то стало мне чесаться ниже спины и я понял - близится час воспитания. Подергал за тяжелые гири в верх - вниз и ходики, за тикали, я со спокойной душой побежал на улицу. Вечером батя долго пытал меня, что я такое делал с часами, что они отстают на 3 часа?
Пригодилась учеба Олиферко - сделал невинные глаза, я принялся оправдываться, что все время был на улице. Помогло. Батя снял ходики и, разложив их на столе, маленько поковырялся в них, (Ага, так вот как их можно!), и повесил выше на стену и, собрав инструмент, строго приказал к часам не подходить.
Выдержал такое испытание я только 2 дня. Ходики опять нагло зыркали своими глазками и я понял своим умишком: они бросают мне вызов! Так, как я уже не мог достать с табуретки часы, я забрался на стол и оттуда спокойно руками снял их со стены - делов-то одна минута! Теперь я был во всеоружии: кухонный нож и две вилки были моими инструментами и я потихоньку начал разбирать ходики "на запцацки". К моему великому разочарованию, глаза кота оказались одной металлической пластиной белого цвета, с нарисованными черными точками......
Когда пришел батя с работы, то весь обеденный стол был устлан детальками и колесиками часов...
Экзекуция была жестокой: стояние на коленях в углу, под худые коленки было насыпано пшено и, апофеоз всего, поднятое над головой полено на вытянутых руках! Венчал всю эту скульптуру пацана великомученика - чугунок, подставленный спереди - наплачешь полный - пойдешь спать!....
Третьи ходики батя прибил почти под потолком, но со своей смекалкой снять их не составляло труда: табурет - к столу; стульчик, что мама чистила картошку - на стол; в руки - вилы, что доставали чугунки из печи, часы благополучно были сняты. Теперь я уже разлаживал все детальки аккуратно и по порядку - в линейку, чтобы точно знать, в какой последовательности все это собирать обратно. Я не нашел ничего интересного, что удовлетворило бы мое детское любопытство, начал собирать ходики обратно, аккуратно (на мой взгляд), вставляя детальки в их места.....
Плакал в третий раз я , нет, не от боли - плакал я от обиды, что батя вернулся рано с работы, так заработался, а мне-то и оставалось, что вставить каких-то два или три колесика!.
Больше ходиков батя не покупал; он купил огромные наручные часы, и вечерами, сидя у открытой дверки плиты, своими заскорузлыми пальцами, предварительно наканифолив смолой, с треском трактора накручивал часы и хитро ухмылялся, когда я проявлял интерес. к его манипуляциям.
Так батя лишил мир, возможно, великого часового мастера-самородка!.
После Ткачиков в их квартиру вселились Башкевичи. Кузьма был незлобивым, высоким, худощавым мужиком. Мария - болела и "сидела" дома, трое детей: Таня, Нина и Петя.
Вот и добрался я до, еще одной фигуры наших бараков: Чернова (Старовойтова) Мария Федоровна, русская. Мария Федоровна была маленькой, сухенькой и шустрой старушкой, ходившей слегка сгорбленной походкой (если сгорбленность можно отнести к походке), но такая сварливая (!), прямо - жуть! Если она в кого вцепится - копец, вот за этот неугомонный, едкий характер и получила прозвище - "Белая Горячка". Разговаривала она громким, сильным и высоким голосом.
Почему-то всегда, когда ей "попадала вожжа под хвост", бабка бежала, быстро семеня, к моей маме и причитала на всю улицу:
- А, вы знаете, Настенька, эта гадость (или, как вариант,- пакость),.... и далее следовала длинная рулада об ее обидчике.
И вот эти две Марии, что-то не поделили меж собой, пробежала какая-то кошка шкодливая между ними и началась настоящая война. А схватывались они, нужно сказать, почти ежедневно - по малейшему поводу. Мама уже просила Кузьмиху не спорить со старушкой, но та стояла на своем: война до победного конца. Мария Федоровна говорила чистейшим русским языком, выглядевшим на фоне барацкого чистейшим анохранизмом, возможно,. это послужило поводом назвать старушку емким полешуцким словом - "навалач".
Сын Борис был в Минске полковником, однажды даже приезжал на "Волге-21" , по полнейшему бездорожью той поры и забрал Федоровну в Минск. Кузьмиха божилась, что и солнце стало ярче, и воздух чище. Но оказалось, что радовалась она рано - к концу лета Федоровна снова была в Микашевичах и все пошло "по накатанной колее".
Помню эпизод: купил батя телевизор и соседи приходили смотреть вечерами фильмы. Однажды Федоровна пришла "на фильм", а показывали оперу. Она долго, подслеповато щурясь, всматривалась в экран и вдруг, вскочив, со словами:
"Фу, эта гадость еще перед старшими ноги поднимает!" и, громко хлопнув дверью, ушла.
Мы, пацаны, старались ей на глаза не попадаться и обходили ее стороной. Справедливости ради, нужно отметить, что была старушка грамотным, дипломированным зоотехником: когда у нас заболел поросенок, она сделала "свою" мазь и это помогло. У себя в квартире (а жила она одна), Мария Федоровна открыла филиал поселковой библиотеки, со всеми атрибутами этого учреждения, и выдавала книги. Мою маму, с ее 3-мя классами образования, Федоровна приучила читать, сразу любовные, а, затем и исторические романы и спустя некоторое время, мама уже бегло и уверенно читала .
Напротив 21го барака стояли два белых барачка, хотя и относились к ул. Ленинской, все же опишу жильцов.
В первом жили старики Лакутины, не помню, что бы кто к ним приезжал. Старушку я плохо помню, а вот дед - это, да! Дед Лакутин (так и остался в памяти без имени), был душевнейший старик, многому меня научивший: как плести кошики полешуцкие, лапти и многому другому (это сопливому пацану-то!".)
Расскажу два эпизода.
Дед всегда угощал, нас пацанов, яблоками, мне, естественно, попадало больше т.к. калитка нашего двора выходила аккурат к яблоням деда. И он сделал изумительную (на мой взгляд) вещь: взял и отклонил с огорода две ветки яблони - на улицу, за забор!. На вопрос, зачем?, он ответил, другим тоже хочется попробовать яблочек и что бы не лазили и не ломали забор, вот по этой причине. (Потом, я подсказал такое решение еврею Яше Менкину).
Помню рассказ деда, и часто приводил в качестве примера - что есть жизнь человека:
- Вот, детки, гляжу на вас и завидую - вам каждый день тянется, как год! А для меня - год пролетает, как день..
Человек родился и сразу начинает катить камень на гору: ему так тяжело, но он без отдыха работает - катит, и ему день тянется, как год . И когда он достигает вершины: он распрямляет плечи - все вокруг видать и далеко - ему - 33 года! Человек оглянулся кругом, батюшки!, а у него из зада - торчит полгроба! И тогда человек садится на этот гроб, и с ветром в ушах, съезжает в низ - и его годы пролетают мимо, как минуты. И вот тут, главное: не пропустить свою остановку, когда гроб полностью не выпадет - вот тут твоя и остановка. Но большая беда ждет того, кто проскочит свою остановку, потеряв по дороге свой гроб!
Вот в этих словах, приведенных максимально приближенными к оригиналу, на мой взгляд, кроется народная мудрость , наша, полешуцкая, а не китайского Конфуция или японские мудрости - ничем не проигрывающая забугорным, в своей философской нравственности.
После ухода в мир иной Лакутинов, сюда вселилась семья Степана Михалюка. Два хлопца, жена - дома- по хозяйству. Степан, как и его брат Адам, был веселым, жизнерадостным мужиком, любившим шутки, та же любовь к садоводству. Во время войны эти братья голые, босиком, в мороз убежали от немцев в соседнюю деревню за 14 км, когда те пришли и спалили деревню вместе с жителями, избежав т.о. смерти. Я знал это, поэтому меня поражали их жизнерадостность и любовь к жизни.
В соседнем барачке жили Перевозчиковы, отец работал шофером, все рассказывал о войне. У их дома постоянно стояла у дренажной канавы, тянувшейся к площадке "у трансформатора", машина "Студер-Беккер" и мы лазили с пацанами с их сыном Ленькой по всей машине.
Когда они уехали, квартиру получили Кузьмичи. Степан работал в пожарной водителем, жена была дома, двое сыновей. С Кузьмичами в этом бараке жили Тризно (со стороны 1го Фабричного переулка). Две дочери. Николай работал слесарем, заядлый рыбак, Ольга - отдел кадров завода (помогла мне устроиться подростком на завод, подзаработать денег семье).
В семейном 19-м бараке проживало много семей: Лешкевичи, Романовские (Прокоповичи), Демидовичи- (Бярозко), Щуры, Кравчики-(Лавниковичи), Кравчик Борух, Денискевичи и Жидки. Лешкевичи оба работали "в конторе" завода: он - секретарь парткома, она - в бухгалтерии, имели дочь Валю, дружившую с моей сестрой. Романовский - высокий, чуть сгорбленный мужик Ипполит (почему-то все звали его - Полит, как и принято сокращать на Полесьи). Разговаривал Полит высоким, сильным голосом и постоянно служил объектом для насмешек, хотя сам и давал эти поводы. Например: однажды, у раскидистой сливы, росшей на углу переулка, собрались куча баб и начали шумно обсуждать какую-то новость. Полит что-то делал в огороде, распрямился и пошел на улицу к бабам. Подошел, и прямо воткнул свою голову в кружок, и стал молча, внимательно слушать спорящих баб. Через каких-то полчаса, вдруг громко, почти с досадой крикнул:
- Ой, не дурите моей головы ! - и махнув рукой, пошлепал назад в свой огород.
Полит, так никем не "раскушенный", как никем и не понятый, построил дом в Лядах и переехал, а в его квартиру вселились Прокоповичи. Михаил работал водителем погрузчика (называли почему-то дерик), к нему прилипло прозвище - "крестмейстер" а жена - была дома Имелся один сын Толик - (Кусок) быстро стал заводилой ближайших шкетов-малолеток. Демидович Федор работал мастером в лесоцехе, а жена - воспитателем в Микашевичском детдоме. Имели два сына: Гришу и Сергея. Гриша показал мне аккорды на 6-ти струнной гитаре (я тогда играл на 7-ми - под Высоцкого), его аккорды звучали более мелодичней и приятней. Потом они переехали в дом по 1му Новому - на углу Ленинской, где, напротив стоял деревянный киоск, торговавший сладостями, напитками, а в последующем, и вином и водкой - на разлив: удобно - кто шел на танцы - этот киоск мало кто обходил стороной.
После них проживала семья Бярозко : он - слесарь, она - рабочая, без детей.
У Щуров - (он работал на бревнотаске, она - поваром в поселковой больнице) было двое детей: Миша и Валя.
В южном торце барака проживали два брата- еврея Кравчики: Гершель и Барух (Гриша и Борис). У Гриши жена, Ася Ефимовна, работала в школе математичкой в старших классах: маленькая, кругленькая и такая же невозмутимая, обладавшая, на мой взгляд, красивейшим почерком. Нет, вру, еще "немка" Мазия Нина Григорьевна - безбожно картавившая - естественно - еврейка, за что, потом, в старших классах, замещавший ее Лисов орал на нас:
- Что вы мне по-еврейски отвечаете, отвечайте мне на немецком! - и начинал лаять, что-то "по-собачьи": "Гав-гав-гав" и мы ничегошеньки не понимали - это был какой-то другой язык, незнакомый. Но Мазия писала все левой рукой!.
Почему я так подробно пишу, на первый взгляд, столь незначительные "мелочи"? Дело в том, что меня "обидела" литературка Фрида Михайловна, как-то сказавшая, что мой почерк можно и за грамоту не принимать. Я уже тогда убедился, что своим трудом, можно изменить многое.
И я стал вырабатывать свой почерк, скажу вам - очень было тяжело: я подбирал ,по одной буквочке, весь алфавит у всех, у кого мне нравилась та или иная буковка. Но "Фриде" я насолил - написал ей сочинение на вольную (!) тему, хотя она требовала по произведению, 4-мя различными почерками: начал одним, главную часть - другим, а вывод и заключение - отличными от первых двух! Фрида очень злилась, но я сделав круглые "Олиферковые" глаза, убедил ее, что я просто учусь писать лучшими почерками. (Издевался, дурак, над старушкой!).
Поставила мне 5/2: за содержание - 5, за ошибки -2 (я не могу разобрать твой почерк, но уверена, что ошибок здесь - уйма). Я не спорил, т.к. получить мне у Фриды 5!, которого она за мой барацкий говорок снижала на 1 балл оценки по устному, было для меня больше, чем приятно.
И намного позже, когда я директору составил таблицу по составам лекарственных растений и пояснения к ним, его жена (кстати - учительница), сказала, что писала девочка-школьница 9-10х классов!. И, естественно, она - проиграла в их споре....
У Гриши была дочь - Сонька, рыжая-рыжая и худющая, что щепка, как из концлагеря, будоражила окрестности треньканьем на пианино.
У Бориса было трое парней: Изя, Марик и Лелик. Изя окончил лесной техникум и работал мастером на заводе, Марик после школы, как уехал, так я его больше и не видел.
А вот Лелик (!!!), это был еще тот оторва - подросшим, немного прибрав винишка, орал на старшего:
- Как вы, жиды, мне надоели своими нравоучениями!..- за что, в последствии, когда евреям разрешили выезд, Лелик благополучно был конвоирован в Израйль. Именно, конвоирован, т.к. я, лично видел в Бресте с моста, как наш Лелик плакал у вагона и не хотел ехать! Но и в Израйле, Лелик, в первые же дни попался полицейским: пьяный бросил окурок мимо урны и на замечание, послал полисмена в задницу. Полицейский, видимо знал русский, т.к. Лелик был доставлен в участок и "обработан" резиновой дубинкой и несколько недель наводил блеск на улицах Иерусалима, с плакатом на спине типа: "Руссий гой", то ли "Русский поц", писанный квадратными еврейскими буквами. Мать троих братьев Рахиль (Рая) обладала таким звонким, гортанным голосом, что ей бы позавидовал бы даже сам "пан Капрал", он же-"Комар" по-уличному, - Шкут, служивший в польской кавалерии капралом.
Однажды, идет женщина рудницкая, бубнит, что-то под нос, а мама спрашивает:
- А что это Рая там всходилась?
Оказывается, женщине нужно было остаться дома и она пришла к Изе отпроситься с работы, а попала на Раю:
- Где мне найти Израиля Борисовича?... Гортанный голос Раи разнесся по всем баракам:
- Как они не понимают, что Изя - это Бениамин, а Лелик - это Израиль!
- А черт вас разберет с вашими именами! ...и, махнув рукой женщина пошла на свою Рудню, видимо, ей пришлось таки идти на работу.
На время отвлекусь т.к. вспомнил Шкута из Лядов, хоть не барацкий, но тоже Микашевичская знаменитость тех лет. Служил дед, при Польше, капралом в драгунском полку. Когда, 39-м русские войска шли на западные границы, драгунам была дана команда - атаковать русские танки с саблями наголо т.к. русские танки - все сделаны из фанеры. Дед сам рассказывал, как говорится - за что купил, за то и продаю, приведу рассказ, стараясь сохранить стиль:
Капрал перед атакой:
- Драгуны! То - машина фанерова! Хлопаки, хапшут!... шашки наголо выскакивают из леса и - на всем скаку - на русские танки, а танки как ехали, так и едут.
Подскакивает к танку и - со всего маху, по гусенице, - хлясь!. Естественно - искры - во все стороны!
- Эт, пся мать, трапил цвика!.. (попал на гвоздь - машина же фанерная: сбита гвоздями - откуда же такие искры?!)
Размахивается и вторично - хлясь! (опять - искры!)
- Пся мать! Еще едэн цвик!
Берет саблю двумя руками - и со всей дури - ХРЯСЬ !!.. (сабля - пополам!)
- Хлопаки! То машина бронерова - хапшут до краю!...и всем табуном - назад, в лес.
Когда Комар был в подпитии, его немного гнусавый голос слышали даже на Рудне, так громко он мог говорить( кричать?).
У Денискевичей было пятеро детей: трое парней и две девки. С нами участвовал старший Володя, шустрый малый и очень "быстрым на подъем", что часто приводило его к травмам.
Вспоминаю один случай. Играли на площадке между бараками в "бэрка", (пятнашки), но кто этот бэрек - не знаю до сих пор и мужики нас погнали, видимо галдели сильно. Решили - пойдем в лес, за басеню на"парашуты." "Парашуты" - это когда залазишь на нетолстую березу и, не долезая до конца дерева, отбрасываешь ноги в сторону и, как на парашюте опускаешься мягко на землю (береза-то хорошо гнется). И вот, ватагой мы рванули в лес. Вовка вырвался вперед, и пока мы подбежали, он уже ловко перебирая руками, карабкался на березу. И не долезая до верхушки метра 3, Володя с гиканьем отбрасывает две ноги в сторону и.... Слышится треск и он, с вершиной в руках, молча, рухнул спиной в низ на купину. И - тишина... Батя меня учил, что всегда у молодой ольхи рядом будет пень: ольху срезают, а с пня начинают быстро расти молодь. Как это пацан, с горяча, не иначе, перепутал ольху с березой, до сих пор у меня вызывает легкий ступор. Упал спиной на купину, а под ней - старый пень!. Думали - все, допрыгался, но, Вовка полежал маленько, и потом своим ходом подался домой. Спина его донимала хоть изредка, но до конца (он уже умер).
Вот такими бывали последствия наших гулянок по лесу.
И может благодаря подсказкам бати, матери меня минули такие тяжелые травмы, а сбитые ноги и ногти на ногах - не беда: похромаешь пару недель на пятке, если сбиты пальцы, или на носках, если пробита пятка и, все - можно купаться, опять бегать - жить полной пацанской жизнью!.
Старый Николай работал на бревнотаске, а жена его - была домохозяйка.
У Жидков было трое парней: Вова, Саша (Кашуля) и Витя, старшие разъехались. Сам Жидок был высокий, худой, ездил конским возом в различных организация, по-моему в больнице, а она - много профессий поменяла: учетчицы, "деревянный директор" - отпускала дрова рабочим по списку и проч. Вскорости построили собственный дом и переехали.
В 17-м бараке семьи менялись со скоростью калейдоскопа, но две семьи держались очень долго: Ковалец и Дубейко. У Ковальцов был один сын Коля, дружил с Гришей Демидовичем, веселый, любил пошутить, устраивать розыгрыши. Может из-за этого и погиб, да, это одно из неприятных воспоминаний, но...
Женщины говорили, потом, что Колька пришел поздно с танцев, отец его, видно был выпивши - грешил иногда, не пустил в квартиру - сказал: "где шлялся - туда иди и ночуй", Кольке было приказано придти с гулянок к 22-00, а он пришел в 24-00. Утром его видели на нырялке у бани. Говорили, что посидев немного, поднял руки к небу и, со словами: "Прощайте, люди, прощайте Микашевичи!" - как сидел, так головой вперед и нырнул.
Кто был рядом, знали этот его розыгрыш - он нырял при большом скоплении народа и , всегда !, находился рядом кто-то, кто с криком: "Утоп!" - бросался в воду., а Колька в это время сидел под нырялкой и ухмылялся. И после того, как поднимались крики: "Милицию вызывайте!", Колька выныривал и с деланной обидой говорил:
- Чуть голову не оттоптали - ну не дадут человеку полежать и отдохнуть!.... и ложился на песочек.
А в этот раз - не сработало, все, кто присутствовал, знали эти шутки и не особо волновались....
Долго старики ходили вдвоем под ручку на кладбище, бабы шептались: "Грехи замаливают!", а потом быстро, один за другим, ушли к сыну, почти - одновременно. И из этого я вывел себе правило: нельзя требовать педантичного выполнения твоего требования, тем более у подростка, и, в подобной ситуации, : " Ты должен быть дома в 22-00! - и никаких гвоздей. Это может быть очень даже кепска кончиться!
У Дубейко проживали мать с дочкой Марией и ее дети: старшая дочь и два хлопца- "оторвы". Бабка с матерью не могли с ними справиться, отлупит которого, чаще попадало Сашке, - они идут ночевать в сарай (вот Кольке Ковальцу - да их крепкую психику). Очень боялись, что они могут спалить сарай (общий для 3х бараков), ведь босота уже начинали покуривать. Сарай, правда, сгорел, но не по их вине и не с их конца. Видимо это послужило сигналом и, спустя несколько лет, эти два барака снесли, а вместе с ними и бараки №№10 и 16 - по Фабричной.
Так, дальше идут, до конца, односемейные барачки, поэтому - вернусь на восточную сторону Фабричного переулка, если не забыли - я двигаюсь на юг, к заводу.
По восточной стороне поживали: Калиновские, Ардынские, Ясько, Крышталь, Журавские, Михайловы, Аграновичи, Малькевичи, Менкины, дальше шли частники: не помню фамилии, Кужильные, Линкевичи и на углу со Школьной – физик Забабухо. Федор Калиновский был крупный, жилистый мужик, работал кузнецом, единственный специалист-виртуоз в кузнечном деле. Был немногословен, а садом он прямо "болел": прививал, пересаживал, но...
Все, что он делал - будь-то в саду или кузне, он объяснял и своих секретов не прятал, не скрывал, да и все мужики бараков так же вели себя с нами, пацанами и кто имел желание, много могли приобрести для себя всяческих премудростей. Моему бате Федор изготовил мотыгу из топора: необходим был такой инструмент для "теребежки". Это когда колхоз давал во временное пользование участок сенокоса на Оболони, где 50% участка составляли заросли лозы. Ее нужно было вырезать (вытеребить), что бы не росла лоза и можно было косить сено. Участок давали на 5 лет.
Некоторые по несколько лет вырубали топорами лозу, но после вырубки оставались пеньки: косить нельзя: косу порвать можно. И, к тому же, лоза из этих пеньков росла, как на дрожжах.
А секрет состоял в том, что нужно было не рубать, теребить, т.е. вырубать с корнем! И вот, Калиновский бате соорудил такую приспособу, что росли только небольшие поросли, которые очень даже легко косились косой. Даже из-за Припяти были мужики, смотрели. А у нас - за месяц уже не было лозы и почти 4 года косили хорошую траву.
Жена Надя - болела и была домохозяйка, детей двое: Мишка и Лариса, моя одноклассница. Ардынские - дружная трудолюбивая семья, те же увлечения: завод-сад-огород. Дети - довоенные, поэтому останавливаться не буду. Ясько слесарил на заводе, одна нога была покалечена - война, жена - домохозяйка. Детей - двое : Ира и Коля.
Ну, про Иру грех будет не сказать пару слов. Это была оторви - девка: ей палец в рот не клади - всю руку отгрызет и обслюнявит так, что станешь ходячим анекдотом. Иру мужики опасались, вернее - ее острого языка. Работала в тарном цехе бригадиршей и если что нужно было для цеха выбить, посылали две Иры: мастерицу, Кмито, и Ясьчиху. Когда они шли в контору к ст. мастеру - все начальство - разбегалось: разборки были очень даже серьезные.
Помнится один случай, не знаю - уместен ли. Нужно сказать, что у барацких (за всех полешуков не берусь судить), прочно вошло в обиход простое слово : Е.
-У тебя е закурить? Е. Дай. На. ....как английский - коротко.
Раньше из дуба, кровь из носу, но нужно было вырезать хоть ОДИН брус. Этот брус назывался - БУТ : этот материал шел только на экспорт и стоил для бригады очень даже нехилые деньги - если вырезали 2-3 бута, все, можно было идти домой - сменный план был выполнен!. Но требования к буту были жесточайшие: НИ ОДНОГО сучка, даже миллиметрового!, древесина, вернее, линии годовых колец - были строго параллельны по всей 4х метровой длине! Были недели, когда ни одной бутины не могли нарезать. Начальство в первую очередь спрашивало бут, а потом уже план.
И вот картина:
Сидят, мужики у нарядной под фабричной трубой, а женщины - у тарного цеха: пришли с обеда и ждут начала работ - гудка. Мимо тарного цеха проходит ст.мастер лесоцеха Матвей Мельник и, уже поднимаясь на переход ч/з бревнотаску, кричит, обернувшись назад:
- Бабы, а у вас Есть бут?
Ирка схватилась с места, как на пружинах (во реакция !) и так же громко, своим задорным, звонким голосом кричит в ответ:
- Ох, Матвейко, - и дома, и на работе, и днем, и ночью!....
Казалось, что завод взорвался, таким был гомерический, если не истерический рогот мужиков, а Матвей, чертыхаясь и что-то бормоча, пошибовал в свою "брехаловку".
Крышталь был дядька серьезный - ходил всегда в полувоенном кителе, брюках-галифе и начищенных хромовых сапогах, в праздники - надевал китель с орденскими планками. Этого строгого дядьку мы, пацаны, опасались и обходили стороной. Его младший сын женился на моей тетке Варе Михнюк, а старший - жил на Гряде и работал сварщиком. По-уличному - Составной: любил езду на мотоцикле и что можно поломать, с успехом ломал. Во всяком случае, он мне часто попадался на глаза в гипсу. Жураковский работал столяром и был отличным мастером, впрочем, все : Николай Андрус, Николай Германович, Павел Якубович, все были столярами от Бога. Знал я их довольно хорошо: мама часто посылала к ним в столярку за свежей, теплой еще стружкой из-под станка-"гэблярки" и этот запах свежей древесины сосны помню до сих пор, хотя на
маятнике тот же запах, но ...немного - не то.
Николай Германович научил моего батю строить полешуцкие лодки-плоскодонки: показал несколько секретов, без которых лодку - не построить. Батя много лодок построил, много их угнали на ту сторону Припяти малешовцы, ольшанцы. Со старым Жураковским случился пресквернейший случай, придется его поведать т.к. хочу повторить мысль одного полешука. Находясь первый день на пенсии, Жураковский одевает белую рубашку, галифе и сапоги. Жена ему:
- Куда, ты, старый, ты же уже на пенсии - ложись и отсыпайся!
Дед:
- Мне надо погебловать парочку досок! и.. пошел к 8-00 на работу....
К обеду уже ей передали - иди, забирай покойника: доску выбило из станка назад и ударила она его прямо в живот. Когда я пришел с обеда на завод (работал летом на заводе ), один старый полешук, не помню его лица, но побелевшие фаланги пальцев, до сих пор стоят перед глазами.
Полешук сказал (привожу слова дословно):
- Это, детки вам наука! - какая наука?
- А эта: если вам Бог дал дожить до пенсии - тут он сложил на правой руке указательный и большой пальцы, сжал так крепко, что побелели даже ногти - ни вот столечко , ни секундочки не работайте, а идите отдыхать и жить для себя и детей! Эти слова я запомнил до сих пор и хочу добавить от себя следующие:
- и если вы пойдете на работу, под предлогом, что у вас не хватает денег или вам надо помогать детям, то я скажу больше - г****о ты, а не мужик, если за все время работы, не собрал денег, а будешь ходить и отнимать место и деньги у молодых.
Не занимай их место - дай работать молодым: им деньги нужнее....
У Жураковских было два сына, старший Марьян - весельчак и балагур очень дружил со Стасем Юхневичем с Фабричной, с нами в компании были оба Крышталя, Толя
Подробнее...