Пацан с бараков. Часть 7. Заключительная.
В следующем барачке проживала семья Аграновичей, почему-то барацкие называли их Росель, полагаю - по фамилии бабки жившей с ними. Отец Аграновичей (два сына), во время войны, был танкистом, горел в танке и потерял зрение.
Был председателем районного общества слепых в Лунинце. Представлял собой высокого, черноволосого, с подтянутой, военной выправкой мужчину, ходившего почти всегда, со своей женой "под ручку". (Если кого интересует судьба этого мужественного человека, можно поинтересоваться у его сына Олега Аграновича, есть № в телефонном справочнике. Он не уезжал из Микашевич - видел его на рыбалке пару лет назад. Думаю, сын больше смог бы рассказать, да и фото старые имеет).
Но я хочу рассказать о случае, поразившем нас, пацанов, до глубины души. Проходя мимо дома Аграновичей, мы увидели, как слепой (!) Агранович уверенно спускается с высокого крыльца, и по дорожке (не по траве !), также уверенно, поворачивает направо и идет в нашу сторону! В вытянутых руках он держал тазик с мыльной водой. Подойдя до мостика, резким движением, выплеснул содержимое тазика ПРЯМО ! в дренажную канаву. Не на грядку с помидорами, а, именно, - в канаву!. Мы потом до хрипоты спорили с пацанами: видит ли Агранович, или прикидывается слепым, ведь ТАК , мог поступить только видящий человек. Потом, Олег мне сказал: "Все просто - он "видит" ногами". Знание этого "приема", помогло мне однажды темной августовской ночью выйти из лесу на дорогу. Батарейки в фонарике с дохли, спичек - нет, до дороги - около километра, темнота - хоть глаза выколи, жуть сплошная!. И я вспомнил старого Аграновича - а как же он мог? Я попробовал - не получается !: казалось, все кусты перебегают мне дорогу, да еще норовят очередь занять один за другим. Но когда, вспомнив походку Аграновича, выровнял вертикально спину, все стало понятно. При такой стойке, каждая ямочка маленько отклоняла тело от вертикали в ту или иную сторону! А тропинка оказалась просто вогнутой, только мы, зрячие, этого не "видим". Просто необходимо мягко ставить стопу на землю, и доверять своему организму: наклон стопы подскажет, под ногами твердая поверхность утоптанной тропинки, или рыхлая земля обочины. И ты топочешь, прощупывая края тропинки, чтобы они были вогнуты внутрь! Пацаны завидовали моему умению ходить с завязанными глазами.
Малькевичи, жившие рядом, с двумя парнями, запомнились тем, что были, как старый, так и молодежь - веселые, неунывающие, охочие до шуток люди. Часто сталкивались с ними т.к. садили картошку вместе: наши участки располагались по соседству ("на бабской").
За Малькевичами проживал еврей (иудей?) Менкин Яков, работавший механиком на заводе. Жена его преподавала труд девочкам в школе: шитье, кулинария, но это не мое, хотя в младших классах получал 5ки за шитье (был такой грех - когда мама вышивала свои картины, то гладью, то крестиком и мне хотелось "нарисовать" не красками, а цветными нитками!).Менкин был толстенький, низкорослый, молчаливый еврей, хотя, некоторые утверждали, что он - иудей, пользовался уважением не только у заводского начальства, но и евреев Микашевич, помню, как Шворин часто спрашивал меня: "Что тебя связывает с Менкиным?". Ничего, говорю, - живем на одних бараках. Он многозначительно хмыкал, а однажды сказал, что он у них особенный. Что это означало я не знал, тем более, что Менкина это не лишает, как человеческих, так и изобретательских черт характера. С Менкиным связывает меня несколько эпизодов, повлиявших на мои последующие годы. Как-то, проходя по переулку, я, следуя своей привычке, на ходу "зондировал" сад Менкина взглядом. Не знаю, может я уж слишком сильно выкрутил шею в сторону сада, но подходя к калитке, вдруг услышал за спиной негромкий басок: "Заходи!". Как Менкин подошел так незаметно - непонятно: ведь на улице никого не было - я специально оглядывался!- он вырос, как из-под земли. В голове моментально пролетели все возможные варианты , но с садом Менкина меня не связывал никакой криминал, поэтому, пропустив дядьку вперед, последовал за ним. Почему-то начал жаловаться, что лазят в сад и, хуже того, ломают ветки яблонь, показал одну сухую у крыльца. Но я категорически отверг все обвинения, сказав, что наши пацаны в его сад не лазят (и это была правда, т.к. у Менкина была огромная немецкая овчарка из питомника и самоубийц, даже среди пацанов не находилось).
Решил Менкин, что лазят детдомовские и я предложил построить высокий забор, что бы не лазили - досок на заводе ему легче достать. Но ответ Менкина (еврея!), меня, честно скажу озадачил:
- А кто же еще яблочек этим сиротам даст?
Тогда, я обиделся, что такое хорошее предложение он зарубил на корню, предложил поступить, как сосед наш Лакутин, - направить пару веток яблони за забор: пусть рвут и в сад, возможно, не полезут.
- Эти яблоки пепенка, а у меня есть медовка - вот ее я и посажу. Честно, тогда я позавидовал детдомовским - такие яблоки и на халяву!...
Через много лет, когда Менкина уже не было, мне случилось побывать на территории котельной детдома (там, за забором располагался огород Менкина. Каково было мое изумление, если не сказать больше, когда я увидел несколько деревьев посаженных очень близко от забора и наклоненных так, что сформированные кроны, практически все, находились за забором на территории детдома! Сделал Менкин, так, как сказал - отдал свою яблоню детям, к стати, медовка, пробовал - не обманул старый еврей, оставил хорошую память о себе! Честь и хвала!
Через несколько лет, Менкин сам меня зазвал к себе домой - висел на калитке и ждал, когда я буду идти с работы. Вопрос стоял об загрузке вагонов трысой (опилками), а техника - отсутствовала. Задача - найти внутренние резервы и придумать способ загрузки, чем попроще. Естественно - вопрос механику Менкину.
И однажды, менявшему слесарю Ивану-ситнюку на моем маятнике ремни, я посоветовал способ, наскоком, по принципу пацанов: -ха!, подумаешь проблема, я бы - так и так сделал бы! Строить пандус для погрузки - длинно, дорого и опасно: машины могли упасть с высоты; кранов тогда не было и в помине - оставался только гусенечный бульдозер ДТ-54.
Вместо отвала прицепили ковш, но под его тяжестью, трактор "клевал" носом и становился на дыбы.
Я, с этакой разухабистостью, - да возьмите два швеллера, прикрепите спереди к гусеничным базам, а на концы - поставьте колеса. Колес нет? -Да ерунда, возьмите бочку 200 литровую, разрежьте поперек, и вставьте боковины из металла с встроенными подшипниками!, все! - это не даст опрокидываться погрузчику!. Я даже не мог сам представить, что получится. Но через 3 дня трактор уже во всю грузил трысу в вагон, и, каюсь, бегал смотреть на его работу. Сработало!
Я даже маленько загордился, что и доля моего участия в этом деле есть. Вот после этого, Менкин всячески старался перетянуть меня в слесаря. Но меня не сильно прельщала такая работа, т.к. я, пацаном, облазил весь завод, был даже под работающей пилорамой, где пахло перегретым маслом и свежими, еще дымящимися опилками.
Для меня, как пацана, это была сказка, чудо смотреть как вращались огромные шкивы, огражденные сетками, а между ними - бегал 8-кой длинный ремень, стуча болтами на соединении: на большом - глухо, на маленьком - звонко, что получалось: "тик" - "так", тик-так. А когда в пилораму всаживали большой дуб, лента приостанавливалась и прибегавший слесарь, брал из ведра смолу (канифоль) и бросал ее под ленту на барабан. И когда канифоль немного раставала, лента медленно, но уверенно набирала прежнюю скорость. Я считал эту работу как опасной, так и грязной. ( А когда работал на маятнике, когда свистящая пила, пролетала в 5-10 см от пальцев и улетала, мимо правой почки за спину и, вот в это время нужно было выхватывать отрезанную заготовку и бросать ее на конвейер - это было не опасно!).
Дальше строились люди, у них была дочь старше чем я, поэтому, что естественно, не только не знал, но и не старался узнать об этой семье, что-либо.
За этим домом жили, это уже частный сектор, Кужильные - он работал где-то в комунхозе, а тетка Тоня - продавцом в магазине на Рудне. Имели сына Толю.
Линкевичи имели троих детей: два парня Толя и Леня и дочь. Старый работал шофером, может поэтому ребята пошли по стопам отца и связали себя с техникой и металлом, а тетка Сима работала в буфете заводской столовой (у Кацмана -сейчас там детсад) и очень даже ценилась у мужского населения в виду того, что отпускала "на разлив" - иногда - в долг.
Иван Иванович Забобухо был учителем физики, довольно демократичный дядька, имел две дочери.
Теперь, вернусь назад, и пройдусь по переулку последние оставшиеся барачки по западной стороне, где проживали: Томаши, Юхневичи, Мельники, Михнюк Жоржик (Евгений по-нашему), Уссы и Ляховцы. Томаша старого помню, как и все послевоенные мужики, пережившие войну, ходил в галифе и хромовых сапогах.
Его бабка - только морщинистое лицо, укрытое косынкой, завязанной под подборотком. Жили тихо, мирно. Дед умер на переулке первым из мужиков, оставив после себя большой сад и виноградник, отменные - бывал и там. Дочь работала детским врачом, а ее муж - в местном РДК.
Юхневич Борис худощавый, высокий мужик был мастером на заводе, имел два сына. Его жена, как и все, особенно на переулке, болела цветами и часто видел, как она, копаясь в палисаднике, разговаривала с цветами, как с живыми. Говорила, что цветы понимают о чем говорит человек. Проверял - действует, правда!
Пример. Однажды, от одного предприятия - не хочу даже вспоминать этих разгильдяев, отправили меня в Брест на повышение квалификации по надзору за использованием огневых работ, попросту - применение пропан-бутана при газорезке. Заехал, нашел адрес на окраине города, а там ни кто ничего не знает! Сильно я обиделся и поехал ночевать на вокзал. Потом бродил по городу вечером (теперь бы попробовал !), и вышел на площадь Ленина, к обкому партии.А там, только что высаженные кусты роз! Какой-то протест внутри поднялся, ну и выдернул парочку кустиков, на память. Посадил дома в горшки. Одна роза расцвела сразу - ярко красная, почти бордовая!. А другая - так этот дубец и торчал в горшке до осени. Я его поливал, разговаривал - какая ты красивая, ты же роза, королева, ну покажись хоть какая ты! Уболтал: поздней осенью появились какие-то несмелые листочки, а потом!... Бутон был огромный для этой тростиночки - малинового цвета, а душистый - ужас!
И как-то шел с работы, а у соседей праздник - день рождения у хозяйки Лиды. Муж Николай начал хвалиться, что мол, подарил жене сережки дорогие. А я возьми и ляпни - женщинам надо дарить цветы, а не золото.
- Где ты возьмешь живые цветы за пару дне до Нового года? Ха! Да не вопрос!
Нужно сказать, что есть у меня один огромный минус, который знал только мой ближайший, лучший друг детства Ленька Игнашевич: со мной лучше не спорить. Лучше - для меня, для моего здоровья т.к. на спор я могу сотворить и глупость, поэтому Ленька всегда меня оберегал от подобных пари. Я тогда поднялся к себе и вынес и подарил Лиде эту розу, в итоге Колька плакал (честно!) на площадке, но спор я выиграл...
Так вот, между женщинами этой стороны переулка было негласное соревнование: Юхневичиха - специализировалась на астрах, Мельничиха - на пионах, а тетка Фрузя Михнючиха - на тюльпанах. Не знаю, как и по чем они выбирали победителя, эти их цветы цвели в РАЗНОЕ время!.
Когда мне нужно было идти в школу к 1 Сентября, я приходил к Юхневичихе и, глядя "честными" глазами, говорил, что ее цветы самые красивые, а она мне срезала астры и сама слаживала букет, которого не было ни у кого из учеников. Величина ее астр поражала: ее любимая астра, высотой около 2х метров и диаметром цветка - 60 см, а то и больше, иссине-бордовая, с фиолетовым, как бы перламутровым налетом, и, означенной снежно-белой каемкой каждый лепесток!. Это надо видеть, а запах (!!!) - нет слов, не думаю, что даже теперь найдутся мониторы, которые смогли бы передать эти краски.
Сам Матвей Мельник ничем особенным не выделялся, если не сказать, что работал ст. мастером в лесопильном цехе, и имевший свой круг друзей ИТР-цев завода: Лешкевич и Демидович, с которыми мог, иногда и "вдарить по чарке". С ним связана одна история, которую долго "мусолили" на бараках (читай - на заводе). Повадился Матвей ездить на рыбалку на Случь. Бывало, что и на ночь оставался, рыбы привозил много, но где, в каком месте он нашел место - никто не знал, да и он не особо откровенничал. Домыслы были разные, поэтому кто-то из сердобольных, посоветовал Мельничихе, обрезать ему крючки, чем та и воспользовалась: взяла и по откусывала ему крючки и даже поплавки по выбрасывала...
Утром, после ночной рыбалки, Матвей привез почти ведро отборной рыбы.
- Как улов? - жена;
Он: - Клевало, ты не поверишь, только закидай - рыба хватала прямо на лету! - не было времени даже покурить.
Она, молча отвязывает удочки от велика, и, этими удочками давай его хлестать справа- на лево, да еще - по диагонали!
Оказалось, Матвеюшка завел себе зазнобу в Брониславе, садился на велик с удочками, заезжал к Кацману, брал у него бутылку водки и ехал на Случь. Там, у моста, договаривался с рыбаками и, после ночевки в деревне, забирал рыбу, что мужики ему наловят - и ехал домой! Естественно, после такой выволочки, Матвей на рыбалку не ездил больше.(не знаю, закусывал ли рыбой, но рыбалку оставил напрочь) Было двое детей: сын Толя и дочь. Толя, после службы во флоте, быстро женился и построился на Фабричной около больницы - бывал у него: помогал в черчении и физике. Окончил ВУЗ, работал в Синкевичах на "Полимере", разбился на машине на мосту-развязке (памятник стоит до сих пор).
Михнюк Жоржик и жена Фрузя имели троих детей: сын и две дочки: Эдик, Галя и Лида. Много писать не буду т.к. родственники, хотя для меня они были и будут "впереди паровоза".
Дед Женя был мужиком, слов на ветер не бросавшим: да-да, нет-нет, вот и весь ответ (чуть стихами не заговорил).
Щур Александр был в округе инспектором, его охотники боялись, как огня. Рыбаков не сильно тревожил, знал, что сами разберутся с особо зарвавшимися, но ловить мешками не давал: поймай на семью поесть и - будь здоров!, наказывал по законам полешуцким и слыл дядькой справедливым.
Особенно за пожары наказывал или кто после себя нагадит на реке: нашим инспекторам, еще поучиться у него надо. Ходил в положенной форме инспектора: с блестящими пуговицами и фуражке с синим околышком. Двое детей: сын Шура дружил со сверстниками-годками с переулка и Фабричной.
Ну, вот и дошел я до последнего дома, с которого и начал, дома Ляховцов, с его знаменитым садом, сыгравшем роль становления меня, как пацана и направлявшего (хоть и косвенно) все мое поведение : за удачно продуманный налет на этот сад, когда никто из босоты не пострадал и не попался (кроме сада), меня прочно, на всю мою оставшуюся жизнь (это не высокие слова - это правда) наградили титулом : "Батька Махно".
На этих бараках, где жизнь пацана была веселая и прекрасная, где все чувствовали боль другого и сопереживали, где яркость красок детства не может померкнуть с годами, где и солнце ярче и трава зеленее, я ни в коем случае не расстанусь, наоборот, хочется еще раз раствориться в собственном существовании детства.
С возрастом цвета мира потихоньку начинают меркнуть, что бы превратиться в будничное чередование белых и черных полос. Это только в анекдоте, когда еврею задали вопрос: каких больше в жизни полос белых или черных?
Мудрый еврей ответил:
- Конечно белых !, но эти мерзкие черные полосы, так грамотно расставлены, что выпадают каждый день!...
Хочется вспомнить и Ларису Михайловну Загорец, гонявшую нас, пацанов, когда мы с азартом ловили руками вьюнов и карасей в ближайшей речушке, что б не подхватили какой гадости, а потом прошедшей через всю нашу жизнь. И того же балагура врача Кандыбовича, хирурга Полулега, а впоследствии и, пришедшего "по душе" Микашевичам Сан Саныча Волынчука. И всех, тех кто по душевной красоте своей приняли Микашевичи такими, какими они есть, со своими заморочками, "законами" и, вообще, местными нормами и традициями и стали сами Микашевцами. От таких людей, как и от барацких, я старался брать хоть чуточку, капельку, но лучшую, будь то навыки, премудрости. Когда меня спрашивают, знаю ли я того или этого, я всегда, со смехом говорил, что у меня больше знакомых на кладбище, пока, однажды, до гусиной коже на теле, понял: а ведь это правда! Как говорил отставной адмирал маленькой девочке в фильме "Сказание о Сибири": " Вот ты со мною запросто , а я - эпоха!". Но я знаю одно: пока память об этих удивительных людях сохраняется, пока их помнят - они живы !
Я очень люблю осенний лес, с его немеркнущей палитрой ярких красок золота, янтаря и рубина, выступающих на опавших листьях, видеть эту сказку, ковром лежащую у твоих ног. Под чарой этих красот я написал такие строки:
Листва в осенних красках чуть колышется.
Иду лесной тропинкой не спеша.
Прохладным воздухом легко мне дышится:
Здесь просветляется душа.
И дай Бог, что бы моя родившаяся правнучка еще застала, увидела и оценила красоту Полесья.
Аминь.
P.S. Для всех тех читателей, у которых хватило терпения дочитать эти "сюжеты внутри сюжетов внутри сюжета" до конца, с благодарностью, уважением. и снимая шляпу:
Михнюк Михаил Сергеевич,
он же - пацан "Батька Махно".
апрель 2013 года
г. Микашевичи