Пацан с бараков

Пацан с бараков

Хотелось рассказать о бараках, даже не о самих бараках и общеизвестных фактах их истории, а о простых всех этих окружавших меня людях, прошедших через мою жизнь, так сказать, изнутри, без прикрас - как жили, чем дышали, что любили. Я полагал, что мои детские годы будут красочными - как палитра, но оказалось, что они банально, черно-белые, даже безразлично серыми.

Начало своего существования вообще - я стою в рубашечке-ночнушке босиком на холодном полу, прижимая к себе подушку, а какой-то дядька меня отчитывает. А я не могу ему объяснить, что младший брат Ленька захотел есть и я просто хотел его покормить! Я слез с печи, растопил плиту (в 4 года!) и нагрел кружку с водой на плите, нашел какой-то сухарь и накормил брата - он сейчас спит - можете проверить! А подушка мне нужна, чтобы по стелиться на плите - там же тепло!...

Нужно сказать, что на бараках дети часто оставались дома одни - родители, часто - оба, уходили на работу: такова была специфика жизни рабочих лесозавода. Отец был на работе и попросил своего отца (моего деда Сергея), что бы он проконтролировал нас с братом т.к. мама уехала "покупать" еще одного братика. Дед накормил нас и долго разъяснял мне, почему нельзя ложиться с подушкой на горячую плиту т.к. дом может сгореть. Вот так дед спас не только нас с братом, но и весь 10-й барак, ведь бараки тогда (да и сегодня тем более) были старые и сухие "как порох" и страшно даже представить последствия.

10-й барак - это общежитие для малосемейных - одна комната с печью в углу и 12-18 метров на семью. Обстановка была более, чем спартанская: одно окно, рядом входная дверь из которой зимой по полу видимо струился морозный холодный воздух, что приходилось все щели конопатить разным тряпьем и каждый раз, когда открывалась дверь, приходилось это тряпье поправлять. Под окном стоял единственный стол, в дальнем углу - кровать родителей (иногда ее заменял огромный сундук с вещами, как у моих молодых тогда родителей), а в другом углу - печь, спальное место для детей. Рядом - лавка с ведром воды, под лавкой различные чугунки и тазики, около печи - различные вилы-ухваты, кочерги и прочие женские "причендалы".

Таких "малосемеек" на бараках было 3: №№ 10, 18 по Фабричной и №17 - по пер. Фабричному. В этих бараках семьи долго не задерживались (в большинстве своем), хотя, были такие, кто и до последних своих дней жили там. А у кого подрастали дети - семья обязательно (!) получала квартиру побольше: кухня - около 18, а комната - до 25 метров. Особым работникам, чаще всего - специалистам, выделялись отдельные дома - "белые барачки", так мы их называли.

Из этого детства я вынес только два чувства: голод и холод, холод и голод. Ведь только-только, каких-то 10 лет, как кончились война. Рассказывала мамина сестра: родился я на большой церковный праздник - Стретенье. Мама - худая, как щепка, молока - нет, а ты - орешь, есть хочешь! В печи топили соломой : дров нет, пойди возьми - посадят. Соломой подогреют воду, заколотят, если есть, мукой - и вся еда. А тебе, разжевывали кусочек хлебного мякиша, заворачивали в холстинку, завязывали ниткой - и рот: "сусла" называлась. Сразу смолкал, а мы забрасывали тебя тряпьем - и за печь: бабка говорила : Бог- дал, Бог - взял. Ничего - вона как вымахал!.... И пускала слезу. (Она уехала на Север, в Воркуту молодой на работу, да там и осталась жить).

В 10м бараке было 14 квартир и вот отсюда и начинается моя осознанная жизнь на Бараках (пишу с большой буквы т.к. это для меня - эпоха или эпопея (как правильно?), во всяком случае - начало всех начал. Нужно сказать, что до 5 лет нас с братом выпускали гулять на улицу только, когда дома были родители, а так - мы попросту сидели в заперти, возможно поэтому и представлялось мне все в черно-белом цвете.Единственное яркое, цветное (!) пятно: это когда какая-то тетка пришла к нам, по-моему, почтальон и увидев меня, подарила (!) книжку стихов Агнии Барто! Мама отказывалась - нету денег, не надо... Но эта женщина настояла на своем и я стал обладателем ценнейшей и красивейшей книги, возможно, в своей жизни. А какие там были цветные, огромные картинки! Я часами рассматривал, кажется, каждую карточку, каждую нарисованную травинку. Может это и явилось одной из причин моего последующего увлечения чтения книг всех подряд, а также рисовать и наблюдать.

Теперь, с высоты прожитых лет, хочу низко поклониться этой неизвестной мне женщине, сотворившей такое чудо...Один стишок,который, думаю, знают многие - "Наша Таня громко плачет..." имел продолжение. Мама куда-то меня повела очень далеко, как мне казалось. Привела в какую-то комнату и мне дали в руки мячик. Он был не нарисованный, а настоящий ! Такой же, как в книжке, разделенный белыми полосами и покрашенный в синий и красный цвета! И это была не сказка, это была явь в облачении сказки, осязаемая! Я начал с ним играть: крутить, подбрасывать не обращая внимания, что мне говорили мама и какая-то тетка. И мячик, вдруг, выскочил из рук и покатился в дальний угол комнаты, а я застыл. Тетка крикнула: "Смотри и ты туда!" и меня одели и унесли от моей сказки. Потом, я плакал и просил купить мне такой вот и показывал руками какой - меня никто не понимал, а я просто не знал слова "круглый". Фотография до сих пор стоит у меня на серванте - ведь мама водила меня просто фоткаться в КБО.

Следующее, что помню ясно, это появление в семье третьего "братика". Мама привезла сверток и начала его разворачивать, а отец, со словами: "Что ты купила, показывай!" позвал нас с братом. Когда мама развернула сверток, Ленька спрашивает: "А где его писюн?". Отец ответил, что, видимо, когда отмеряли сколько - отрезали по ошибке. Мы с братом смотрели с жалостью на братика - как же ему больно при такой "вауке"! Потом мама закричала и побежала к Леньке, а тот, сосредоточенно сопя, пилил ножом свой писюн, стоя у стола. Хорошо, что столовый нож он держал обратной стороной (а нужно сказать, что у отца была мания по заточке ножей - и всегда хвалился своим ножом: "Не нож, а бритвин брат!"). Хватило тогда от мамы и брату, и отцу - за твои дурацкие шуточки, чуть дитя инвалидом не сделал, ну и , за компанию мне - почему не следил за братом....

Когда нас стало трое и мама пошла на работу на завод, мы оставались взаперти: "Надо сестричку смотреть!" Отец подвесил к потолочной балке люльку и мы с братом Вальку поочередно колыхали. Ну, это громко сказано - поочередно -я заметил, что когда колышет люльку брат, он тут же начинал клевать носом. И тут созрел план: я подсадил брата в люльку, положил кусок хлеба для суслы и раскачал их вместе в люльке. Скоро и брат, и сестра сопели дуэтом! А сам - на стол, открыл форточку - и фьють - на улицу, на свободу! Главное было вовремя заскочить назад, когда кто из родителей шел домой с работы. И кода, бывало и такое, брат вдруг заартачится, я предлагал, что когда придут и пустят гулять - он будет первым. Срабатывало. Но это было летом, а зимой было одно НО...одна пара ботинок на двоих, так что - ходили по очереди, кроме случаев, когда кто - нибудь не провинится - он оставался дома. Чаще это был я.

Знакомство с улицей (для меня - с МИРОМ) началось с внутреннего двора 10 го барака. Около каждого барака были т.н. "огороды" - по небольшому кусочку земли, чаще всего - около 1 сотки. С первыми морозами грунтовые воды замерзали поверх грядок и мы гоняли по льду, как на озере. Но лед был не везде одинаково крепкий: на разорах, где больше воды,он был крепче, где грядка - там, под коркой льда была грязь - иногда проваливались и по колено, и по пояс. Детей в 10м бараке было много - в среднем по 3 на семью. Проживали такие семьи как, Кишкевичи, Калиновские, Шпаковская, Морза, Михнюки, Кулакевичи, Наумовичи, много холостяков, которые долго не задерживались, по-моему одна Катя Гомон долго прожила. Нужно заметить, что бараки - это такая диаспора в Микашевичах, где все знали всех и обо всем. Старики говорили так: "Не успеешь подумать то ли пукнуть, то ли нет, а на другом конце бараков кричали - такой-то УЖЕ обкакался!". То, что жили дружно, один другому пакостей не делали, также как и не держали больших секретов - это правда.Были, иногда, крики, лаянка чаще среди женщин из-за детей. Особенно выделялась своим пронзительным, гортанным голосом еврейка Рая Кравчик с 19 го барака переулка Фабричного: ее было слышно очень далеко по поселку, что люди интересовались один у другого: "А чего это еврейка у сходилась?".

Но, собственно, пора и о Фабричной начать. Фабричная, в соответствии со своим названием, начиналась у завода: через соединительный канал между рабочим прудом и "запасником" или по другому - отстойником, был перекинут деревянный мост, для рабочих, ходивших напрямую на завод Фабричная улица прямо упиралась в дом Ляховцов со знаменитым садом, завистью всех пацанов. И этот дом, как утес,волнолом или молния в замке разрезал улицу на два рукава: западный - собственно сама улица Фабричная, а восточный - переулок Фабричный. Улица тянулась до самой Рудни, переулок - выходил на Ленинскую, посередине их пересекал пер. 1й Фабричный.

Как я сказал, у Ляховцов был огромный (по меркам бараков) сад и жили там дед и две бабки. Дед был свой мужик: угостит иногда яблочком или грушей, а бабки те орали и прогоняли нас пацанов. Нужно сказать, что напротив их дома был огромный молодой олешник, тянувшийся от инфекционной больницы до ул. Школьной. И если бабки нас нагоняли, мы собирались в этом олешнике и решали, чем "насолить" бабкам. "Солили" всегда одним и тем же - просто лазили в сад и воровали яблоки. Это много потом весь олешник разработал и построил дом старый Поух, а потом - и его старший сын Роман. Этот олешник высыхал только летом и карьерчике, расположенном там, мы руками ловили здоровенных вьюнов и красных карасей-"пятаков", а весной и осенью он заливался водой, заходившей, иногда, до улицы.

От Ляховцов начинался знаменитый деревянный барацкий тратуар, тянувшийся через все бараки и оканчивавшийся у барачка Черенка. По сути Бараки - это деревянные многоквартирные дома и одно- или двухквартирные оштукатуренные и побеленные барачки. Крыши бараков были покрыты красной черепицей, барачки - польской оцинкованной жестью. Я помню, как бабушка причитала - зачем согласилась на ремонт: ведь крыша крытая советской жестью уже через пару-тройку лет вся покрывалась ржавыми разводами.

Ведь по тому, как рабочие осторожно снимали черепицу или жесть, даже не имея семь пядей во лбу, со 100% уверенностью можно было догадаться, что это все "уходило" на сторону какому- нибудь начальничку. Даже тротуары: в одних местах стояли долго, а в иных - часто "пропадали" несколько досок, а вместо них появлялись горбыль или, в лучшем случае, не обрезные доски из ольхи или березы. А тротуары состояли сплошь из хорошей, обрезной, 40мм сосны.

За олешником, по левой стороне, стояло первое здание: это было инфекционное отделение Микашевичской поселковой больницы. Почему-то, между собой, ее называли "триперной", видимо, что там лежали с разными заразными болезнями и нам, пацанве, не разрешали играть в том районе - мало ли какая зараза "ходила" после войны. Но, что бы не говорили, мы гордились - у нас СВОЯ (!), личная, барацкая больница ! Сюда люди приходили, а кто и прибегал с криком, со всеми своими бедами - ушибы, порезы, пробитые ноги - какая ни какая, а квалифицированная медицинская помощь всегда оказывалась раньше, чем бежать до поликлиники или больницы. И я там частяком бывал, чаще - с рваными ранами.

Помню показательный случай, которому был свидетель: бежит моя мама и кричит, а у нее на руках - моя двоюродная сестра Любка Шевчик. И толпа народу с ними ! Оказывается, Любка "гуляла" (4 годика) с пуговицами и взяла в рот одну здоровенную от дамского пальто. Как эта пуговица попала ей в дыхательное горло - не понятно. Она посинела, пена изо рта - задыхается, а сбежавшиеся бабы галдят, кудахчут, медсестра - в растерянности, врач отсутствовал в то время. И одна бабка, мне все кажется, что это была Черенчиха - мы звали ее - баба Чиха (так короче, да и детский язык не так ломается от сложного слова Чиха, да Чиха - так и повелось), вытерла грязные руки о фартух - видимо копалась в огороде -подошла, запрокинула голову ребенку и только сказала бабам: "Держите голову, чтобы не брыкалась" и узловатым, грязным указательным пальцем глубоко залезла Любке в рот и, поковырявшись там, достала большую, темно-синюю пуговицу. Пуговица была 4 или 5 см в диаметре! - мода. Сказала только: "Слава Богу, что 4 дырочки, было бы 2 - задохнулась бы" и ушла, как испарилась. Только потом прибежала тетка Вера - она ходила в магазин (Любка жива до сих пор - живет на поселке)...

За больницей - белый барачек, там жил пацан Юра (к глубокому сожалению - не помню фамилию т.к. они очень быстро съехали), а за ними - опять заливной луг, на котором, много лет спустя построил дом Толя Мельник. Напротив, по правой, восточной стороне находились белые бараки Кузнецовых, Анисковцов, Куприяновичей и , в двухквартирном, проживали пилорамщик Мележко и токарь Саврас. С этими людьми тоже много что осталось в детской памяти. С Колей Куприяновичем (по-уличному Борысик - отец Борис) связаны практически все мои "похождения" и приключения в округе, но об этом - потом.

Хотелось бы отметить Анисковцов. Сан Карпыч был директором СШ №1, но это в школе, а в быту это был милейший человек, серьезный и, говоря по-полешуцки, разважливым, справедливым. Дружил с его сыном Сан Санычем - это тоже отдельная тема, т.к. в ту пору уже начинали формироваться уличные группировки и, в противовес им, вокруг Сашки собирались ребята, которые не принимали ни их "понятий", ни их правил. Но не буду омрачать светлые дни, а хочу описать что-то веселое и более приятное. Нужно сказать, что Сан Карпыч по складу характера, был заядлым охотником и очень часто, и мой отец тоже, собирались бригадой таких же "замороченных на охоте" и колесили по округе. "Охотник - это человек, убивающий свое свободное время при помощи ружья" - их девиз. Помнится такой случай: я пришел к другу и слышу крики, смех мужиков....Оказывается, будучи на охоте, "завалили" дикого кабана, а это оказалась свинья и остался около нее маленький поросенок. Сан Карпыч, по своей доброте душевной.- отказывается от положенной ему доли свежатины, с условием, что заберет домой поросенка: "Подрастет - выпущу!). А эта свинья неблагодарная, маленько отъелась, подросла и все в сарае переломала, выскочила на огород - там все перерыла, и давай охотничью собаку гонять по огороду! Хозяина (!) из дома на улицу не выпускает! В конце концов, друзья- охотники принесли ружье и "успокоили" этого лесного бандюгана. Помню слова отца: "Идешь на медведя - дома стели постель , идешь на кабана - стели гроб!". Эти слова я вспомнил однажды проходя по улице Набережной - во дворе Романовских увидел маленького "полосатика" - поросенка дикого кабана: он спокойно бегал по двору и хрюкал. Но когда я в разговоре с хозяином громко засмеялся, эта бестия, подняв редкую щетину на загривке, стала яростно бросаться через калитку мне в ноги, как дикая собака! Лыч - в крови, самого - шапкой накроешь, а отважно бросается на обидчика!

Куприянович был слесарем на заводе и после смерти оставил 4х детей и богатейшую, даже по теперешним меркам, коллекцию всевозможных слесарных инструментов - нужно просверлить, нарезать резьбу, изготовить что-нибудь из металла - смело иди к Борысику и все исполнится, может это одна из причин, что все привык (?) делать сам. Но, окончу с соседом. До Куприяновичей этот барачек принадлежал старым евреям и когда тетка Люся попросила заменить пол в доме - польский пол, из 50 мм досок сосны (неподсоченных!) вырвали буквально за день, а чтобы можно было пройти в спальню - просто бросили на балки пару досок. И вечером, когда хозяйка проходила в спальню с лампой в руках - увидела, что что-то блеснуло под фундаментом. Она не поленилась слезть вниз! Это была монета в 5 руб с портретом Николая !! и утречком она пошла с ней к Сан Карпычу. Он только сказал: "Люся, это золото - спрячь, тебе оно поможет в трудную годину!". Другой бы обманул бы дурную бабу или выменял бы, типа я нумизмат и проч... Вот таким остается в людской памяти Сан Карпыч - земля ему пухом ...

Мелешко работал на заводе пилорамщиком и очень увлекался садоводством, И вот здесь я чуть отвлекусь, но потом вернусь этой теме. Уже написав эти строки, я вдруг понял - почему ВСЕ работники лесозавода так любили садить сады. Это было вызвано виной перед природой вообще и природой полешука в частности: ведь через их руки на лесозаводе проходили тысячи загубленных деревьев и люди подспудно, на грани интуиции извинялись таким образом и "замаливали" свои и чужие грехи. И не важно, что не все были полешуками, бульбашами, но они были ЛЮДЬМИ уважающими и любящими природу: ни одного палешука вы не заставите срубить дикую грушу или яблоню, тем более дуб - вы посмотрите, как бережно трактористы обпахивают дубки, грушки на поле и они, словно благодаря за это, каждый год дают урожай. Лес и река всегда кормили людей в лихую годину, всегда помогали.

Это у него я научился разным хитростям и премудростям прививок различных деревьев, секретам пересадок, что бы деревце не болело, а сразу шло в рост - замечательный был мужик, Мужчина с большой буквы. Сосед его, Саврас, был токарем, как теперь сказали бы - высшего пилотажа: ему на пальцах покажи - выточит не придерешься. Вот с этими людьми и связанна одна история, которую я долго носил в себе - даже лет 15 назад я спросил батю, можно ли озвучить ее. Не согласился - все еще жива в наших стариках осторожность, вколоченная коммунистами, поляками и теми же немцами! Теперь его уже нет и, как я понимаю, запрета нет.

В своих воспоминаниях Леонид Вертель упоминал о диверсии, когда сплавляли дрова, а "вораги" спустили воду со Сватской канавы и простой техники, людей, ж/д вагонов на станции влетел в копеечку, не считая разносов начальства всевозможных рангов за срыв поставок - в то время это очень даже не хило потянуло бы лет на 10. А дело было так. Отец заготовил сено где-то далеко вверх по Волхве, аж у старого шлюза, как то урочище именовалось - не вспомню уже. Занял две лодки-плоскодонки - большую и поменьше: только хозяин большой лодки попросил, чтобы к утру лодка стояла на месте - самому ехать за сеном. Сказал: "Накинешь замок- он просто защелкивается". Мы, дети, тоже напросились - это же на край света (!) : мне -7, брату-5, сестре -3 года. Мне, облазившему всю лесную округу тоже доставляло огромное удовольствие сидеть с отцом в большой лодке на носу и обозревать берега Волхвы, густо поросшие толстыми ольхами, кустами лозы, в тени и прохладе которых шла лодка, а Волхва, как стекло блестела впереди и, казалось, манила и звала вперед по этой нескончаемой аллее. Приплыли часов в 11 дня и стали загружаться: родители носили вилами, мы - охапками, потом мы еще граблями подгребали "дороги" , устроенные носильщиками. Загрузили большую лодку "под завязку" и немного в малую: ее отец взял на всякий случай - вдруг сено не влезет в одну!.Поплыли домой: я - на носу большой с шестом (отталкиваться от берегов и колод), отец - сзади вместо двигателя (из-за горы сена ему не видать реки), а мама - сзади на малой лодке, с братом и сестрой. Лодка то и дело с шуршанием проходила перемелы, цепляясь днищем за песок и через пару часов встала,как вкопанная (большая), а малая плыла дальше. Отец перебросил немного сена на малую, но проплыли немного - метров 500. и все, дальше никак! Пробовали толкать - метров 50 и снова мель.

Тогда отец плюнул и пошел назад, мама кричала - мол посадят, отец только отмахнулся. Назад отец прибежал запыхавшись и приказал гребти, что есть силы - вода поднялась и мы, что есть мочи толкались шестами. Когда до бассейна оставалось метров 150 - вода почти полностью иссякла: лодки прочно стояли на песке при 20-30 см воды. Мама предлагала сбросить часть сена на берег - потом вернемся и заберем, А уже начало темнеть и отец уперся - нет и все - я ночью сено тягать не буду! Это потом я понял, почему надо было сено перевезти все и сразу. Отец взял топор и срубил несколько осин, росших на берегу и прорубавший их на плашки по 2 метра приказал нам с братом подлаживание их под нос лодки, а они с мамой толкали лодку, подсовывая под нее срубленными вагами. Было больно смотреть, как они упирались - мы с братом тоже старались помочь, но наши ноги по колено уходили в зыбкий песок, а эта железобетонная лодка - ни с места! До сих пор я не могу понять- как можно такой груз, по мокрому зыбучему песку протолкать (!) 150 метров до глубокой воды на бассейне!

Правда, отец рассказывал, что когда их с бригадой отправляли в лес на подготовку к сплаву, там было еще тяжелее: попадались дубы - что даже кони не могли сдвинуть с места, (Тяжеловозы с лесозавода!!) А мужики, при помощи смекалки и какой-то матери - легко! Вот после этого случая, я, как говорит современная молодежь, "реально зауважал мужика" и стал звать его батька или батя. Вышли на воду и разгрузились часам к 12 ночи, батя погнал лодки, а мы начали носить сено в сарай и эти 300 метров были сказкой, по сравнению с предыдущим кошмаром. После того, как мы с братом утрамбовали сено на вышках, батя заставил граблями чистенько погребли, "чтоб ни одна сенинка на дороге не валялась"!

На следующий день - переполох: нагрянула комиссия, ищут диверсантов! И вся эта ватага направилась прямиком к сараям Савраса и Мелешко: открывай и показывай сено! следы ведут к вашим сараям.Короче - ничего не обнаружили, (Нашли и хозяина лодки - где? А вон, примкнутая на замке - чистая, нигде ни травинки). Главный этой комиссии был старый партизанский разведчик - принял решение, что два бревна на шлюзу сорвало большим напором воды, а установить новые бревна - пол дня работы. Пока ходила эта комиссия, мама молча сидела, обняв сестру. Потом, когда батя пришел с работы, он ходил к соседям и признался, что это он раструсил к ихним сараям немного сена. Саврас только ответил: "А я знаю - я просто видел, как ты носил сено. Мне было интересно, подойдешь ты и признаешься или нет. Но раз пришел - не продам". А с партизаном старым батя встретился через неделю и тоже во всем признался, на что он очень сокрушался: "Старею - это же надо - в метре был от разгадки! Видимо - старею, пора на пенсию!". Примерно так закончилась эта жуткая, по тем временам, история, стоившая моей маме седых волос.и через некоторое время лишило нас коровы. Правда, это случилось немного по другому поводу

 

У вас недостаточно прав для размещения комментарий. Сообщения могут оставлять зарегистрированные пользователи сайта или просто отправьте свой комментарий через вкладки социальных сетей.